Я наполнил чашку и снова принялся за найденный телефон. Допущенная оплошность, видимо, ничем этим людям не угрожала. В мобильном не было ничего способного навести на их след. Ни улик. Ни номеров. Но вне зависимости от их связи с Алексом они явно меня отпугивали. Похоже, я слишком к чему-то приблизился.
Я пододвинул блокнот.
В квартире свет из окон падал на поверхность бумаги, высвечивая вмятины, оставшиеся от записей на предыдущих листах. Я попросил у официантки карандаш и стал легонько штриховать блокнот. Постепенно начали появляться слова. В верхнем правом углу: «Нужно позвонить Ви». Посередине, менее четко, несколько имен: «Пол. Стивен. Зак». Внизу неразличимый, пока я не поднес блокнот к свету, телефонный номер.
Я достал свой мобильник и позвонил по нему.
— «Ангел», Сохо, — ответил кто-то.
Я слышал, как в отдалении разговаривают люди.
— Пивная «Ангел»?
— Да.
Подождав немного, я выключил мобильник.
Я сообщил этот номер в справочную, и мне назвали адрес, по которому он зарегистрирован. Это, как я и предполагал, была пивная на окраине китайского квартала. Во время стажировки я работал в паре со стариком по имени Джекоб, опытным репортером, освещавшим события в Сити. Тогда он был завсегдатаем «Ангела». Однако несколько лет спустя перестал там появляться, поскольку вышел на пенсию и уехал в норфолкскую деревню.
Но я не перестал.
Я продолжал бывать там, пока не заболела Деррин.
Моя машина стояла по другую сторону парка. Я вошел на Гайд-Парк-Корнер и направился к Серпантину. Все было спокойно. Голые деревья; вода в озере темная, неподвижная. По ее поверхности бесшумно дрейфовали две модели судов, их паруса ловили ветер. Я шел, захваченный запахом и звуками этого места; травой под покровом палых листьев; дубами и вязами, оголившимися с приближением зимы.
Вокруг бегали дети, оставляя грязные следы. Родители наблюдали за ними со стороны, болтая и посмеиваясь. Это вызвало у меня мучительное чувство одиночества. Я вспомнил, как мы с Деррин говорили о наших будущих детях, об удовольствии впервые взять ребенка на руки, вести сына или дочь в школу. Мы пытались в течение пятнадцати месяцев, а потом, когда у нее обнаружили рак, это потеряло смысл.
Иногда я вспоминал чувство безысходности, которое испытал, глядя, как ее гроб опускают в землю. Все было кончено; она ушла и больше не вернется. В глубине души я знал, что Алекс не мог погибнуть в автокатастрофе и в то же время остаться живым, как не могла быть живой и Деррин. Однако, глядя в глаза Мэри, видел там абсолютную убежденность, словно она не сомневалась в своих словах. И какой-то частью сознания я хотел, чтобы она оказалась права. Хотел, чтобы Алекс был жив, несмотря на совершенную невозможность этого. И поиск истины толкал меня вперед, помогая хотя бы на время забыть об одиночестве.
Когда я подходил к машине, после нескольких дней дождя и пронизывающего ветра наконец пошел снег. Я сел за руль, включил отопление на полную мощность и просмотрел номера в своем мобильнике. Найдя нужный, нажал «вызов».
— Бюро консультации населения.
Я улыбнулся.
— Кончай ты.
— Кто это?
— Бюро консультации?
— Дэвид?
— Да. Как дела, Гвоздь?
— Приятель, мы не общались целую вечность.
Мы немного поболтали, наверстывая упущенное. Гвоздь обитал в Камдентауне, был типичным нелегалом: русский хакер, он жил по просроченной студенческой визе, устроил в своей квартире справочную и предпочитал наличные. Я часто пользовался его услугами, когда работал в газете и занимался разоблачениями политиков.
— Ну, приятель, чем могу быть полезен?
Он говорил на том английском, который усвоили многие европейцы, часами смотрящие американские музыкальные видео- и телепрограммы.
— Включай свой превосходный компьютер.
— Никаких проблем. Чем располагаешь?
— Мобильным телефоном — нужно выяснить, кому он принадлежит. Там нет ни номеров, ни адресной книжки. Если назову тебе серийный номер, сможешь выяснить, где он куплен — может, на чье имя зарегистрирован?
— Конечно, не проблема. Только дай мне пару часов.
— Само собой.
Я назвал ему все подробности и номер своего мобильника.
— Да, и мой гонорар слегка повысился, — сообщил Гвоздь.
— Заплачу, сколько скажешь.
Через несколько секунд мобильник зазвонил. Я взглянул на дисплей. Джон Кэрри. Я забыл с ним связаться.
— Джон, извини, совсем замотался.
Молчание.
— Я оставил несколько сообщений.
— Разговаривать долго не могу, — произнес он.
— Хорошо.
— Вы все еще хотите подвергнуть экспертизе ту фотографию?
— Конечно.
— Отправьте ее мне домой. Я знаю кое-кого из судебных экспертов, одному из них в свое время оказал услугу. Могу попросить его взглянуть на этот снимок.
— Вы уверены?
— Нет. — Молчание. — Но сделаю все возможное.
— Послушайте, я искренне благо…
— Вероятно, я совершаю самую серьезную ошибку в жизни.
Я не знал, что на это ответить, поэтому промолчал. Но интуиция меня не подводила: случившееся с Алексом до сих пор мучило Кэрри, и ему хотелось разобраться.
Я выключил телефон и смотрел, как снежинки скользят вниз по ветровому стеклу. Мои мысли вернулись к «Ангелу». Последний раз я был там в такую же долгую, холодную зиму, тянувшуюся с начала ноября до конца февраля. Два разных времени, связанных между собой, — кусочек прошлого, соединяющийся теперь с настоящим.
«Ангел» — неказистое здание к востоку от Хеймаркет-стрит. Когда я подъехал, у двери уже скопился снег. Я заглянул в маленькое, зарешеченное, как в тюремной камере, окно. В темноте виднелся только квадрат белого света в глубине. Надо мной простиралась пара неоновых ангельских крыльев, на вывеске рядом с дверью было написано, что пивная открывается в полдень. Я взглянул на часы. Одиннадцать сорок.