Последняя стадия программы.
Эта программа уничтожала и перестраивала их, готовила к новой жизни. Свободной от воспоминаний о наркотиках, изнасилованиях, побоях. Но и обо всем прочем, что они некогда делали. О местах, где бывали. О людях, которых любили. К концу программы они забывали о первой жизни. У них не было прошлого.
Только у него оно было — и всегда будет.
Он сунул руку в карман и коснулся края полароидного снимка. Доставать его не требовалось. Он помнил каждый дюйм. И знал, что сделает с ним, если представится такая возможность. Он противился программе с самого начала. И воспоминаний, которые сумел удержать в кармане и в голове, им никогда не обнаружить.
Он подъезжает к бровке и заглушает мотор. По ветровому стеклу слева направо идет трещина. В углу над рулем видна кровь. Много крови.
Он вылезает наружу и запирает дверцы.
Передняя решетка машины сломана, одна фара разбита, на капоте кровь. Разбрызганная, будто краска. Залившая фары, бампер и номерной знак. Он поворачивается и смотрит на дом.
В окне видит отца.
Он быстро идет по дорожке, поднимается на крыльцо и открывает парадную дверь. В доме пахнет жареным. В кухне отец, передвигает сковородку и сперва не замечает его, потом поворачивается и вздрагивает.
— Ты напугал меня, — говорит отец, оглядывая его с головы до ног. — Что случилось?
— Папа, я это сделал.
— Что сделал?
— Ал.
— Что с Алом?
— Я с ним разобрался.
Отец улыбается:
— Ты разговаривал с ним?
— Нет. Нет. Разобрался. Как мы хотели.
Отец хмурится:
— О чем ты?
— Мы можем оставить себе деньги.
— Что?
— Деньги, — отчаянно повторяет он. — Мы можем оставить их себе. Делать с ними все, что угодно. Ала нет, папа. Я разобрался с ним. Его нет.
— Как это понять — нет?
— Ты знаешь.
— Нет, не знаю. Как это понять — нет?
— Его нет, — негромко говорит он. — Ал мертв.
Лицо отца вытягивается.
— Ты убил его?
— Да.
— Зачем?
Он хмурится:
— Деньги.
— Деньги?
— Помнишь, мы говорили об этом. О том, чтобы оставить их себе.
— Ты убил его ради денег?
— Ради нас.
— Не впутывай меня в это.
— Папа…
— Не смей меня в это впутывать.
— Но ты хотел оставить деньги. Разобраться с Алом.
— Ты вызвался поговорить с ним, но не убивать.
— Папа, я думал, ты хотел этого.
— Я хотел, чтобы ты урезонил его.
— Но ты сказал мне…
— Я сказал, чтобы ты поговорил с ним.
— Ты сказал, чтобы я убил его.
— Что? Ты в своем уме?
— Ты сказал, чтобы я это сделал.
— Что тебе, черт возьми, взбрело в голову?
— Это я сказал, что не хочу его смерти.
— Что тебе взбрело в голову?
— Ты хотел его смерти, папа. Я это сделал по твоему желанию. Сделал ради тебя. А теперь ты отрицаешь, что говорил это.
— Я не говорил, чтобы ты убил его.
— Ты го…
— Нет! Помолчи и подумай, что ты наделал. Ты хоть понимаешь, что натворил? Тебе нельзя было даже появляться здесь. Нужно было бежать и прятаться.
— Что?
— Где Ал?
— Ты хочешь, чтобы я подался в бега?
— Где Ал?
— На автостоянке.
— Возле стриптиз-клуба?
— Хочешь, чтобы я сбежал?
— Возле стриптиз-клуба?
— Да.
— Ты оставил его там?
— Конечно.
— Черт возьми. Что ты наделал?
— Хочешь, чтобы я сбежал?
— А ты что предлагаешь?
Он смотрит на отца и пятится из кухни в гостиную.
— Ты отворачиваешься от меня.
— Найди место, где можно пожить.
— Вот как?
— Спрячься на время.
— Спрятаться?
— Пусть это забу…
— С какой стати мне прятаться? Ты повинен в этом так же, как и я. Ты говорил, что хочешь его смерти, чтобы завладеть деньгами. Как думаешь, почему я это сделал? Чтобы спасти тебя и маму. Спасти нашу семью.
— То, что ты сделал, дурно.
— Ты отворачиваешься от меня.
— Чего ты ожидал?
— Чего ожидал? Твоей поддержки.
— Ты убил человека.
Ключи от машины все еще у него в руке. Он ощупывает их, проводит пальцем по ключу зажигания, ощущает бороздки. Теперь у него есть только машина.
— Я не вернусь.
— Пусть все забудется.
— Нет, папа. Если уеду, то не вернусь. Тебя это устраивает?
— Что ты хочешь услышать от меня, сын?
Он поворачивается и идет к парадной двери. Потом оглядывается на отца, стоящего на пороге кухни:
— Ал сказал мне кое-что сегодня вечером.
— Тебе нужно уехать.
— Ты когда-нибудь собирался сообщить мне?
— Что?
— Ты бы когда-нибудь сказал?
— О чем?
— Про брата, о существовании которого я не знал.
Они стоят так какое-то время: Малькольм смотрит в пространство, глаза его блестят в кухонном свете; по лицу Алекса катятся слезы.
Наконец Алекс поворачивается и уходит.
Когда я очнулся, Легион был справа. Стоял на верхней ступени стремянки, прижимая большой гвоздь острием к моей правой руке.
И тут раздался какой-то звук.
Легион посмотрел мимо меня на двустворчатую дверь. Я услышал, как она открылась, и звук стал громче.
Это был сигнал тревоги.
— Что это? — спросил Легион.