Ближайшее ко мне окно разлетелось вдребезги. Осколки сыпались на пол, в проем стало задувать снег с крыши. Я сжал пистолет обеими руками. Легион ступил в комнату. Я ждал, чтобы он подошел поближе, но услышал щелчок автоматного затвора.
У него кончились патроны.
Тишина накрыла меня взрывной волной.
Собрав все свои силы, я выглянул из-за трубы и сделал шесть выстрелов. Одна пуля угодила в дверь. Другая полетела через лестничную площадку. Остальные засели в стенах комнаты — все были выпущены впустую. Легион успел укрыться слева от дверного проема.
Я терпеливо ждал, когда он появится снова. Но он угадал мое намерение. Я слышал только собственное дыхание.
— Т-т-таракан, — прошептал он, с металлическим щелчком загоняя в автомат новую обойму.
В воздухе повисла тишина.
Потом я кашлянул.
Легион вошел, стреляя в мою сторону. Я снова нырнул в укрытие, закрывая лицо от пыли и стекла. Пули свистели мимо. Одна пробила половицу в двух дюймах от моей руки. Другая задела ботинок, оторвав кончик носка.
Я понимал, что нужно отвечать огнем, попытаться остановить его. Иначе он будет неумолимо приближаться, пока не убьет меня. Я сжал пистолет и расстрелял всю обойму.
Первые три пули прошли далеко от цели, Легион даже не прекратил стрельбу. Четвертая ненадолго прервала автоматную очередь.
Пятая во что-то попала.
Я услышал неуверенные шаги, удаляющиеся от комнаты.
Я не знал, ранен Легион или ведет игру. Боль становилась непереносимой. Я тяжело дышал. Осколки стекла впивались в кожу при малейшем движении.
Я дрожащей рукой вынул из «беретты» обойму и убедился, что расстрелял все пятнадцать патронов.
Чуть подождал. Перевел дух.
Зубы мои стучали. Глаза слезились. Я пытался уловить движение Легиона. Но слышал только шум ветра.
— Так не должно быть, — сказал я.
Ничего. Молчание. Ни единого звука.
Я посмотрел на свои колени. Пистолет казался слишком тяжелым. Тело словно вывернули наизнанку. Легион чудился непобедимым, даже если я ухитрился попасть в него. Он будет ждать — солдат, обученный использовать тишину и время в свою пользу.
Я сглотнул. Слюна скользнула по горлу к середине груди и там взорвалась, как граната. Грудь и спину охватила боль.
— Так не должно быть, — повторил я.
Молчание.
Я полез в карманы и стал потихоньку вынимать все, что взял из обувной коробки: бумажник, ключи от машины, фотографии Деррин, обручальное кольцо. И патрон. Гильза запотела от вечернего холода, проникающего в разбитые окна.
Патрон.
Вынув пустую обойму, я вставил его в патронник «беретты».
Я медленно выбрался из-за трубы, держа пистолет наготове. Пополз по полу на коленях, дрожа всем телом. Впереди, на лестничной площадке, я увидел ошметки снега, упавшего с его подметок. Половицы под моими ногами были расщеплены автоматными пулями.
Возле дверного проема я навел пистолет на стену между двумя спальнями. Легион прятался там, перезаряжая автомат, — но теперь здесь было пусто. Я посмотрел вправо, на ванную, потом влево, на лестничную площадку — его нигде не было. Значит, он мог находиться только в одном месте.
За соседней дверью. В комнате с кольцами.
Я двинулся вдоль стены, сжимая «беретту». Руки мои покраснели от усилия. Мышцы напряглись, вены на запястьях проступили сквозь кожу. На миг мне привиделся Легион, сидящий в углу комнаты и открывающий огонь, пока я пытаюсь сделать выстрел. Я заколебался. Остановился возле двери.
И внезапно почувствовал его запах.
Одеколон не мог заглушить вонь. Я ощущал только смрад гниения, словно смерть ползла ко мне по полу. Я оказался прав. Это был присущий ему запах животного. Предостерегающий сигнал. Запрет подходить ближе. Но это было необходимо, чтобы покинуть ферму живым.
Выглянув из-за двери, я осмотрел углы. Мне показалось, что он сидит, скрытый мраком, прямо передо мной.
И тут я получил сильнейший удар.
Я не видел приближения Эндрю. Даже не думал ни о чем подобном. Удар подбросил меня, колени оторвались от пола, пистолет выпал из руки. Эндрю стоял надо мной с ножкой от стола. Я машинально потянулся за пистолетом, хотя тот лежал слишком далеко, и, получив удар по ребрам, закричал.
Я попытался отползти подальше, но мои пальцы ослабели, и Эндрю ударил меня снова, по лодыжкам. Я заорал от боли, по ноге прошла парализующая дрожь. Третий удар пришелся на поясницу, и на сей раз я почувствовал, как кожа треснула под клейкой лентой.
Эндрю молча смотрел на меня. В черной одежде он казался более крупным. Более сильным. В полутьме я увидел на его лице сожаление. Даже легкое сострадание.
— Я понимаю, — мягко сказал он, присев возле меня на корточки. — Понимаю твои чувства. Тебе отчаянно хочется вернуть ее.
Я ударил его ногой, метя в колено. Промахнулся, но заставил потерять равновесие, он оперся рукой о пол, чтобы не упасть на спину. Я поискал взглядом «беретту». Она была слева от меня, примерно в шести футах.
Я встал на четвереньки и пополз к ней.
Но Эндрю был уже на ногах. Он шагнул ко мне и вновь ударил ножкой стола по пояснице, где открылась одна из ран.
Я вскрикнул и рухнул на живот.
Наступила недолгая тишина. Эндрю проверял, способен ли я двинуться снова. Я уголком глаза увидел, как он опять присел, но подальше, чтобы я не мог дотянуться.
— Когда я вышел из тюрьмы, — заговорил он, вертя в руках ножку от стола, — надзиратель за условно-досрочно освобожденными нашел мне работу футбольного тренера в молодежном клубе. Он приятельствовал с его руководителем. В первый же вечер, когда я там появился, руководитель отвел меня в сторону и сказал: «Я знаю про твою судимость. Взяв тебя на работу, я просто оказал любезность другу, так что, если проштрафишься хоть раз, хотя бы скажешь, что у нас кончился апельсиновый сок, ты уволен». Я получал двадцать фунтов в неделю. К воскресенью ничего не оставалось. Искушение украсть, кого-то ограбить было очень сильным.