Ворота венчала красивая кованая арка с причудливо отлитым названием «Хэйден», и, проходя под ней, я обратил внимание, что палая листва сметена с дорожки и свалена в кучи. У меня на миг возникло дежа-вю. Мелькнуло и исчезло. Словно я был здесь, шел по этой земле полтора года назад. Только в тот раз вместе с Деррин.
Участок, где она похоронена, со всех сторон окружают высокие деревья, внутри построены разделительные стены с четырьмя или пятью надгробиями в каждой секции. Подойдя к могиле, я увидел цветы, которые положил месяц назад. Они увяли. Сухие лепестки жались к надгробию, стебли сгнили. Я опустился на колени, сгреб старые цветы и положил новые в изножье могилы, шипы на стеблях вонзались мне в ладони.
— Прости, что вчера не пришел, — сказал я негромко. Ветер подхватил и унес мои слова. — Но я все время думал о тебе.
На могилу упало несколько листьев. Когда я поднял взгляд, по одной из ветвей прыгала птица. Ветка слегка раскачивалась под ее весом, потом птица сорвалась с места и улетела за пределы кладбища.
Направляясь к автостоянке, я увидел, что кто-то отходит от моей машины. Одежда этого человека была темной, грязной, шнурки ботинок волочились по земле. Он выглядел бездомным. Когда я приблизился, он быстро взглянул на меня. Капюшон отбрасывал тень на его лицо, но я заметил, как блеснули глаза, — он явно не ожидал, что я так быстро вернусь.
Внезапно он пустился бежать.
Я прибавил шагу и увидел, что заднее стекло моей машины разбито, дверца распахнута. Возле колеса среди осколков валялись мой блокнот и дорожная карта.
— Эй! — крикнул я и бросился ему наперерез, пока он не достиг входа. Он испуганно оглянулся. — Что ты делаешь, черт возьми?!
Он побежал быстрее, капюшон сорвало ветром, и я мельком увидел его лицо. Грязное, худое, заросшее бородой. Он походил на наркомана: кожа и кости, ни капли жира.
— Эй! — крикнул я снова, но он уже скрывался в темноте у кладбищенских ворот.
Я припустил за ним к дороге, но когда достиг ее, он был уже примерно в четверти мили, бежал по тротуару на другой стороне улицы. Оглянулся, проверяя, не догоняю ли я его, но темпа не сбавил. И скрылся за углом.
Я вернулся к кладбищу и оглядел машину. Эта старая «БМВ» третьей серии была у меня уже несколько лет — ни проигрывателя компакт-дисков, ни спутникового навигатора. Ничего такого, что имело бы смысл красть.
Бардачок был распахнут, его содержимое валялось на передних сиденьях. Автомобильный справочник раскрыт; пакет с конфетами разорван. Видимо, этот человек искал деньги, что и обошлось мне в стоимость нового стекла.
Я проснулся в три часа ночи. «Окончание» Брайана Ино негромко доносилось из стереосистемы, звук телевизора был выключен. Деррин говорила, что мой музыкальный вкус ужасен, а коллекция фильмов — сплошной криминал. Возможно, относительно музыки она была права. Я считал «Окончание» верхом совершенства и очень любил эту песню; даже Деррин находила ее замечательной.
В той местности, где я вырос, время проводили в магазине грампластинок или кинотеатре. Я предпочитал кино, главным образом потому, что родители отставали от современных технологий; мы чуть ли не последними в городке купили проигрыватель для компакт-дисков. Видеомагнитофон тоже долго не покупали, поэтому большинство вечеров я проводил в старом кинотеатре «Палладиум».
Музыкальное собрание Деррин все еще лежит в углу комнаты в картонной коробке. Я перебирал его недели через три после ее смерти и подумал, что преимущество музыки перед кино заключается в ее поразительной способности вызывать воспоминания. «Окончание» было нашей ночной песней, мы проигрывали ее перед сном за три недели до смерти Деррин. Тогда ей хотелось только прекращения боли. А потом, когда все было кончено, эту песню проигрывали в церкви на ее похоронах.
С последними аккордами я встал и вышел на кухню.
Из бокового окна я видел, что делается в соседнем доме. В кабинете горел свет, шторы были слегка раздвинуты. Лиз, моя соседка, печатала на портативном компьютере. Уголком глаза заметив мое движение, она подняла голову и улыбнулась, спросив одними губами: «Почему не спишь?»
Я потер глаза. «Не спится».
Она мимикой выразила сочувствие.
Лиз сорок два года, она юрист, поселилась в этом доме через несколько недель после смерти Деррин. Рано вышла замуж, родила ребенка и через год развелась. Дочь ее училась на втором курсе университета в Уорвике. Лиз мне нравится. Она веселая, кокетливая, и хотя понимает мое состояние, не скрывает своих чувств. Иногда мне это нужно. Не хочу выглядеть вдовцом. Не хочу, чтобы горе, утрата, гнев бросались в глаза. И, честно говоря, Лиз весьма привлекательна, особенно физически: изящная фигура, шоколадного цвета волосы до плеч, темные озорные глаза и природный румянец.
Она поднялась из-за стола, взглянула на часики и сделала вид, будто удивлена. Через несколько секунд Лиз подняла кофейную чашку и поднесла к окну: «Хочешь?» И погладила себя по животу: «Кофе хороший».
Я снова улыбнулся, покачал головой, показывая, что хотел бы, потом указал на свои часы. Нужно рано вставать.
Она закатила глаза: «Слабый предлог».
Я смотрел на нее, и в душе моей что-то шевельнулось. Какой-то трепет волнения. Сознание, что, если бы я захотел близости, она пошла бы мне навстречу. Она явно желала, чтобы меня больше ничто не удерживало.
Порой я стремился вновь почувствовать себя нужным, но бывали и другие дни, когда не хватало сил выходить из-за этой прозрачной стены. Хотелось оставаться внутри. Под защитой тепла и привычности моих чувств к Деррин. Даже теперь я разрывался между этими двумя желаниями. Пытался жить дальше, дать себе волю, но опасался последствий. Того, что случится утром, когда я проснусь рядом с женщиной и обнаружу не ту, которую любил в течение четырнадцати лет.